Произошедшее в пятницу нападение на Салмана Рушди потрясло мир. Перед его лекцией неизвестный бросился на писателя с ножом и нанес множество ранений. Личный представитель Рушди Эндрю Уайли сообщил, что он уже пришел в себя, и его отключили от ИВЛ. Нападавший, 24-летний Хади Матар, виновным себя не признал. Тем временем, Джоан Роулинг разместила в Twitter сообщение: "Сейчас мне очень плохо. Пусть с ним все будет хорошо", — после чего пользователь MeerAsifAziz1 написал: "Не волнуйся, ты следующая". Британская полиция уже занимается расследованием этих угроз. Издание "Правила жизни" посвятило Салману Рушди большой материал. TV8 публикует самые интересные моменты из него.
Люди спрашивали меня о тех годах, и я отвечал: «Они были очень трудными». Тогда мне говорили: «Что ж, зато теперь вы по-настоящему знамениты!» Словно это достаточная компенсация. На одной чаше весов девять лет твоей жизни, на другой — «по-настоящему знаменит». Блеск! Это как тот пресловутый фунт мяса.
Дом — это место, где чувствуешь себя счастливым.
Каждый день я отдаю этому самые свежие силы. Встав с постели, я иду в кабинет и начинаю писать. Я еще в пижаме, даже зубы не чистил. Но сразу беру быка за рога. Я чувствую, что за время сна во мне накапливается небольшой заряд творческой энергии, и не хочу растрачивать ее зря. Поэтому я работаю час-другой, пока у меня не возникнет ощущения, что дело пошло. Вот тогда можно умыться и одеться.
Когда послом в Индии был Джон Кеннет Гэлбрейт, то есть в шестидесятые годы, умные люди еще хотели заниматься политикой.
Если бы надо было выбрать одну книгу из всех, что написаны за последние шестьдесят-семьдесят лет, я, пожалуй, выбрал бы «Сто лет одиночества».
Обычный ответ: если хочешь удачного брака, не надо слишком ограничивать свободу партнера. Но в моем случае очень многое связано с чувством юмора.
Если бы мой ребенок имел предрассудки, мне было бы стыдно. Для меня это значило бы, что я оказался плохим родителем.
Мысль о мире, в котором достижения медицины позволят нам жить вечно, вызывает ужас. Вообразите только, какая там будет толчея.
История с "Сатанинскими стихами" многому меня научила. Я узнал, как сильно люди умеют ненавидеть. Но узнал и другое: насколько велика их способность к дружбе и солидарности. Вы спрашивали меня о мужестве. Так вот вам пример: женщине, работающей в книжном магазине, звонят по телефону, и незнакомый голос говорит: «Мы знаем, какой дорогой твои дети ходят в школу», но она продолжает продавать книгу. В магазины бросали зажигательные бомбы, но там продолжали продавать книгу. Моему норвежскому издателю трижды выстрелили в спину, и он еле выжил только благодаря своему крепкому здоровью: когда-то он был членом норвежской сборной по лыжам. А будь он послабее, так сразу умер бы. И, едва оправившись от огнестрельных ранений, он переиздал книгу. Вот это мужество так мужество!
Музыка вашей молодости — это музыка, которая всегда остается с вами. Если бы можно было вернуться в прошлое на какой-нибудь рок-концерт? Что ж, по возрасту я вполне мог быть участником Вудстокского фестиваля, но я туда не ездил. Пожалуй, заглянул бы с удовольствием — хотя там, говорят, было грязновато. А с другой стороны... может, лучше просто фильм посмотреть.
Часто бывает, что я прихожу на вечеринку и все говорят: «Глядите-ка на него! Да он, оказывается, любит светскую жизнь!» Словно в отдыхе есть что-то дурное. Словно писатели, которые иногда развлекаются, должны вызывать подозрение! Наверное, Скотт Фицджеральд намучился с этим гораздо больше моего. И тем не менее, когда началось новое тысячелетие и людей стали спрашивать о самом лучшем из написанного, «Великий Гэтсби» попал во все списки лучших американских книг под номером один. Вот вам человек, которого обвиняли в легковесности — он-де этакий мотылек-плейбой, — а он взял да и написал величайший американский роман. Как ему это удалось? Он сделал это не потому, что напивался на вечеринках, а потому, что был гением. И еще потому, что знал, как пестовать свою гениальность и как ею пользоваться, а это требует труда. Большинство моих знакомых писателей трудятся постоянно. А когда они вылезают из своей кельи и щурятся от света прожекторов, их обвиняют в том, что они чересчур общительны.
Когда у тебя за спиной уже несколько книг, ты волей-неволей успеваешь привыкнуть к одному печальному обстоятельству: на свете есть люди, которым просто не нравится твоя писанина. То, что ты пишешь, не отвечает их вкусам. У книг есть одна странная особенность: если вы читаете книгу и она вам не нравится, вы часто начинаете ее прямо-таки ненавидеть. Ведь вы вступаете с книгой в очень тесный контакт. Чтение — это очень интимное переживание, которое происходит у вас внутри.
Поэтому, если книга вам не нравится, вы чувствуете, что к вам влезли в душу. И из-за этого реакция людей бывает такой резкой: прочь из моей души! Это совсем не то, что сходить в кино. Кино — оно вон где. А книга проникает внутрь, и это иногда раздражает. Думаю, именно поэтому отзывы на книги порой бывают излишне ядовитыми, даже если пишущие их люди в обычной жизни не таковы.
Больше всего мне хочется писать книги, которые остаются надолго. «Детям полуночи» в апреле исполнится двадцать пять лет, и я невероятно горжусь тем, что книга до сих пор жива. Она и сейчас актуальна для людей, для поколения, родившегося уже после того, как ее опубликовали впервые. Они ее находят, выбирают, она вызывает отклик у них в душе. Это первая трудность — взять барьер между поколениями. Если книга не умрет, когда сменятся четыре-пять поколений, можно будет считать, что она выдержала проверку временем. К сожалению, я сам не смогу этого увидеть. Но, по крайней мере, взятие первого барьера произошло на моих глазах. Мне эта проверка временем кажется определяющей. Как написать то, что останется важным и ценным даже для людей, которые будут жить через сто лет после нас? На этот вопрос я и пытаюсь ответить своей работой.
Если бы можно было встретиться с кем-нибудь за завтраком? Я бы выбрал Шекспира. Хотя долгое время моим любимым вопросом оставался другой: но был ли Шекспир хорош в постели? Как это ни ужасно, боюсь, что ответ на него положительный.
